Жил себе, жил и помнил, что жил иначе,
Жил, словно плёл тетиву из своих же жил:
Всю собирал до монетки с прилавка сдачу,
Много молчал, чтоб не множить на свете лжи.

Помнил, что жил иначе, да что в том толку?
Долго хранил разбитое на куски,
Тщетно чинить пытался, смотрел подолгу,
Стал хорошо разбираться в сортах тоски.

Как-то сквозняк или гость, заглянув по делу,
Семя чего-то нового в дом занёс.
Стебель однажды ночью пророс сквозь тело,
Вырос до неба и небо, как крышу, снёс.

Стало бессмысленным помнить, хранить, лелеять,
Словно свои же детские ползунки.
Вымел обломки прочь, пыль вдохнул, хмелея,
Чуть задержался, чтоб завязать шнурки,

Взял, что осталось целым, вздохнул и вышел,
Стебель, проросший в сердце, приняв как гейс:
Не ночевать две ночи под той же крышей,
Если под крышею места нет для чудес.